Медный страж - Страница 27

— Вот серебро, господин. — Урсула выложила на шкуру рядом с ним несколько мешочков. — Еще два меча взяли, четыре топора, ножи, капканы, пучки конского волоса, рубахи, портки теплые, платки, серьги, ожерелье бисерное…

Олег сграбастал мешки все вместе, взвесил в руке: килограмма три. Неплохо промысловики сезон провели, примерно пятнадцать гривен на четверых. Эти и вправду могли ради праздника девку за гривну себе позволить. А платки, серьги, ожерелье… Небось подарки женам да невестам везли. Будут теперь вдовы да девки слезы лить. И чего вас, идиотов, на чужие сладости потянуло?

— Убирай… — бросил серебро обратно на мех ведун, поднялся. — Посмотри хворост под соснами. Сучья, ветки с хвоей. Я пойду, бересты с деревьев надеру. Нам огонь нужен. Срочно.

Он кинул на снег отсеченную кисть руки. Урсула взвизгнула и отпрыгнула в сторону.

— Ты чего? — не понял Олег. — Только что трупы ощупывала, а теперь из-за куска мяса визжишь.

— Прости, господин, — перевела дух девочка. — Я не ожидала.

— Разговоры потом. Собирай хворост.

Бересту ведун не срезал, а обдирал торчащие на стволах лохмотья — березы всегда лезут, как лишайные собаки. Зато эти лохмотья были легкими и тонкими, как папиросная бумага. Ведуну даже не пришлось раздувать трут — береста полыхнула от первой же искры, только веточки успевай подсовывать.

— У них была какая-нибудь емкость?

— Кожаный котелок.

— Набей его снегом и подвесь над огнем. — Он положил руку на землю, начал сооружать рядом снежного человечка, но почти сразу спохватился: — Нет, техника гри-гри тут не подойдет. У меня есть его плоть, но нет имени.

— Что ты делаешь, господин?

— Подожди, дай подумать… Так, плоти сколько угодно… Ладно, попытаемся иначе… — Ведун подскочил к гнедой, откинул клапан чересседельной сумки, поднял крышку на туеске со снадобьями и травами, пошарил среди мешочков. — Так, ромашка для усиления чувствительности, зверобой на жизнь, летунец на зрение, подорожник, чтобы раны закрылись. Как вода?

— Я набивала полный котелок, господин… — виновато сообщила девочка: вода бурлила на самом дне

— Ничего, снег всегда так тает — пара глотков из целой горсти. Зато уже кипит. — Середин высыпал отобранные травы в воду, наклонился, добавил свое дыхание, нашептывая: — Стань, плоть земная, на ночь и рассвет, на запад и восток, на утро и вечер, и всякий час. Дохни воздухом земным, как я дышу, почуй себя, как с колыбели чуяла, узрей себя, как воду отпивая, закрой раны, как подорожник тропы выстилает.

Ведун решительно зачерпнул кипяток рукой, пронес над костром и плеснул на обрубок руки:

— Заклинаю тебя огнем! Заклинаю тебя ветром! — Второй ладонью он просто взмахнул в воздухе. — Заклинаю землей! — Кулак был всунут в снег, чтобы дотронуться до мерзлого грунта. — Заклинаю тебя водой. Ступай плоть, на закат и восход, на север и юг… — Олег выдернул из костра четыре дымящиеся веточки и поставил около руки, указывая направления. — Ступай вниз и вверх, на темень и свет. Ищи, плоть, Калинов мост, лови, плоть, жаворонка тяжелого, верни, плоть, свою душу!

— А-а-а!!! — в ужасе закричала Урсула, увидев, как скребнула снег мертвая рука.

И почти наверняка где-то в лесу взвыл от муки раненый промысловик, ощутив холод в отсеченной, отсутствующей руке. Олег облегченно перевел дух: первая часть заговора получилась. Теперь ему требовалась вода и немного крови. Он набил снег в закопченную мягкую кожаную сумочку, утрамбовал, добавил еще и придвинул к огню.

— Ты занимаешься черным колдовством, господин? — сипло поинтересовалась девочка.

— Нет колдовства черного и белого, малышка, — тихо ответил Олег. — Есть только знание, которое можно использовать на пользу или на вред. Этим вот наговором, — кивнул он на руку с подрагивающими пальцами, — этим заговором раненых да больных иной раз из самой Нави вытаскивать удавалось. Да вот пришлось и для иного дела использовать. Что-то уж совсем не везет мне последнее время. Не одно, так другое случается. На ровном месте да наперекосяк.

Снег в котелке потемнел, начал быстро проседать, утопая в мелко подрагивающей воде. Середин поднял отрубленную руку, отер место среза снегом, кинул порозовевшую массу в водицу, провел сверху рукой, наговаривая:

— Ты, вода, текла из-за гор, из-за вязей, из темной земли, из светлого родника. Хорсом согревалась, Луной красилась, травой накрывалась. Теки ныне по жилам тугим, по сердцу горячему. Что было кровью, пусть водой станет, что было водой, к плоти вернется. Теки, вода, по горячему сердцу, по тугим жилам, по сырой земле, по быстрым рекам к дальним океанам. Слово мое булат, зарок — ключ. Заклинаю кровью, и родом, и пламенем…

Ведун опять зачерпнул воды — на этот раз хотя бы не горячей, крестообразно опрыскал руку, быстро выдернул нож, срезал на одном из пальцев ноготь, кинул в огонь, принося ему жертву, и тут же залил костерок заговоренной водой. Поднялся:

— Уходим. Это место теперь долго нехорошим будет. Промысловик, даже мертвый, за рукой прийти может и вокруг будет бродить.

— А что ты сделал, господин?

— Рана у последнего из гостей наших тяжелая, но не смертельная. Перетянуть можно, заболтать, закрыть. Я же заговор сделал, чтобы рана отворилась, и кровотечение остановить было нельзя. Теперь он истечет кровью раньше, чем успеет найти помощь.

— А зачем?

— Так получается, малышка, что преступник я теперь. Ради своей маленькой игрушки четырех смертных живота лишил… — Олег вздохнул. — Сто шестьдесят гривен! Мне никак нельзя оставлять свидетелей, Урсула. Никак нельзя. Но теперь, надеюсь, про случившееся сболтнуть уже некому. Мертвы все четверо.